Сказка Привередница читать
Жили-были муж да жена. Детей у них было всего двое — дочка Малашечка да сынок Ивашечка. Малашечке было годков десяток или поболе, а Ивашечке всего пошёл третий.
Отец и мать в детях души не чаяли и так уж избаловали! Коли дочери что наказать надо, то они не приказывают, а просят. А потом ублажать начнут:
— Мы-де тебе и того дадим и другого добудем!
А уж как Малашечка испривереднилась, так такой другой не то что на селе, чай, и в городе не было! Ты подай ей хлебца не то что пшеничного, а сдобненького, — на ржаной Малашечка и смотреть не хочет!
А испечет мать пирог-ягодник, так Малашечка говорит:
«Кисел, давай медку!» Нечего делать, зачерпнёт мать на ложку мёду и весь на дочернин кусок ухнет. Сама же с мужем ест пирог без мёду: хоть они и с достатком были, а сами так сладко есть не могли.
Вот раз понадобилось им в город ехать, они и стали Малашечку ублажать, чтобы не шалила, за братом смотрела, а пуще всего, чтобы его из избы не пускала.
— А мы-де тебе за это пряников купим, да орехов каленых, да платочек на голову, да сарафанчик с дутыми пуговками. — Это мать говорила, а отец поддакивал.
Дочка же речи их в одно ухо впускала, а в другое выпускала.
Вот отец с матерью уехали. Пришли к ней подруги и стали звать посидеть на травке-муравке.
Вспомнила было девочка родительский наказ, да подумала: «Не велика беда, коли выйдем на улицу!» А их изба была крайняя к лесу.
Подруги заманили её в лес с ребёнком — она села и стала брату веночки плесть. Подруги поманили её в коршуны поиграть, она пошла на минутку, да и заигралась целый час.
Вернулась к брату. Ой, брата нет, и местечко, где сидел, остыло, только травка помята.
Что делать? Бросилась к подругам, — та не знает, другая не видела. Взвыла Малашечка, побежала куда глаза глядят брата отыскивать: бежала, бежала, бежала, набежала в поле на печь.
— Печь, печурка! Не видала ли ты моего братца Ивашечку?
А печка ей говорит:
— Девочка-привередница, поешь моего ржаного хлеба, поешь, так скажу!
— Вот, стану я ржаной хлеб есть! Я у матушки да у батюшки и на пшеничный не гляжу!
— Эй, Малашечка, ешь хлеб, а пироги впереди! — сказала ей печь.
Малашечка рассердилась и побежала далее. Бежала, бежала, устала, — села под дикую яблоню и спрашивает кудрявую:
— Не видала ли, куда братец Ивашечка делся?
А яблоня в ответ:
— Девочка-привередница, поешь моего дикого, кислого яблочка — может статься, тогда и скажу!
— Вот, стану я кислицу есть! У моих батюшки да матушки садовых много — и то ем по выбору!
Покачала на неё яблоня кудрявой вершиной да и говорит:
— Давали голодной Маланье оладьи, а она говорит: «Испечены неладно!»
Малаша побежала далее. Вот бежала она, бежала, набежала на молочную реку, на кисельные берега и стала речку спрашивать:
— Речка-река! Не видала ли ты братца моего Ивашечку?
А речка ей в ответ:
— А ну-ка, девочка-привередница, поешь наперед моего овсяного киселька с молочком, тогда, быть может, дам весточку о брате.
— Стану я есть твой кисель с молоком! У моих у батюшки и у матушки и сливочки не в диво!
— Эх, — погрозилась на неё река, — не брезгай пить из ковша!
Побежала привередница дальше. И долго бежала она, ища Ивашечку; наткнулась на ежа, хотела его оттолкнуть, да побоялась наколоться, вот и вздумала с ним заговорить:
— Ёжик, ёжик, не видал ли ты моего братца? А ёжик ей в ответ:
— Видел я, девочка, стаю серых гусей, пронесли они в лес на себе малого ребенка в красной рубашечке.
— Ах, это-то и есть мой братец Ивашечка! — завопила девочка-привередница. — Ёжик, голубчик, скажи мне, куда они его пронесли?
Вот и стал ёж ей сказывать: что-де в этом дремучем лесу живет Яга-Баба, в избушке на курьих ножках; в послугу наняла она себе серых гусей, и что она им прикажет, то гуси и делают.
И ну Малашечка ежа просить, ежа ласкать:
— Ежик ты мой рябенький, ежик игольчатый! Доведи меня до избушки на курьих ножках!
— Ладно, — сказал он и повёл Малашечку в самую чашу, а в чаще той всё съедобные травы растут: кислица да борщовник, по деревьям седая ежевика вьётся, переплетается, за кусты цепляется, крупные ягодки на солнышке дозревают.
«Вот бы поесть!» — думает Малашечка, да уж до еды ли ей! Махнула на сизые плетенницы и побежала за ежом. Он привёл её к старой избушке на курьих ножках.
Малашечка заглянула в отворённую дверь и видит — в углу на лавке Баба Яга спит, а на прилавке Ивашечка сидит, цветочками играет.
Схватила она брата на руки да вон из избы!
А гуси-наёмники чутки. Сторожевой гусь вытянул шею, гагакнул, взмахнул крыльями, взлетел выше дремучего леса, глянул вокруг и видит, что Малашечка с братом бежит. Закричал, загоготал серый гусь, поднял всё стадо гусиное, а сам полетел к Бабе Яге докладывать. А Баба Яга — костяная нога так спит, что с неё пар валит, от храпа оконницы дрожат. Уж гусь ей в то ухо и в другое кричит — не слышит! Рассердился щипун, щипнул Ягу в самый нос. Вскочила Баба Яга, схватилась за нос, а серый гусь стал ей докладывать:
— Баба Яга — костяная нога! У нас дома неладно, что-то сделалось — Ивашечку Малашечка домой несёт!
Тут Баба Яга как расходилась:
— Ах вы трутни, дармоеды, из чего я вас пою, кормлю! Вынь да положь, подайте мне брата с сестрой!
Полетели гуси вдогонку. Летят да друг с дружкою перекликаются. Заслышала Малашечка гусиный крик, подбежала к молочной реке, кисельным берегам, низенько ей поклонилась и говорит:
— Матушка река! Скрой, схорони ты меня от диких гусей! А река ей в ответ:
— Девочка-привередница, поешь наперёд моего овсяного киселя с молоком.
Устала голодная Малашечка, в охотку поела мужицкого киселя, припала к реке и всласть напилась молока. Вот река и говорит ей:
— Так-то вас, привередниц, голодом учить надо! Ну, теперь садись под бережок, я закрою тебя.
Малашечка села, река прикрыла её зеленым тростником; гуси налетели, покрутились над рекой, поискали брата с сестрой да с тем и полетели домой.
Рассердилась Яга пуще прежнего и прогнала их опять за детьми. Вот гуси летят вдогонку, летят да меж собой перекликаются, а Малашечка, заслыша их, прытче прежнего побежала. Вот подбежала к дикой яблоне и просит её:
— Матушка зелёная яблонька! Схорони, укрой меня от беды неминучей, от злых гусей! А яблоня ей в ответ:
— А поешь моего самородного кислого яблочка, так, может статься, и спрячу тебя!
Нечего делать, принялась девочка-привередница дикое яблоко есть, и показался дичок голодной Малаше слаще наливного садового яблочка.
А кудрявая яблонька стоит да посмеивается:
— Вот так-то вас, причудниц, учить надо! Давеча не хотела и в рот взять, а теперь ешь над горсточкой!
Взяла яблонька, обняла ветвями брата с сестрой и посадила их в середочку, в самую густую листву.
Прилетели гуси, осмотрели яблоню — нет никого! Полетели ещё туда, сюда да с тем к Бабе Яге и вернулись.
Как завидела она их порожнем, закричала, затопала, завопила на весь лес:
— Вот я вас, трутней! Вот я вас, дармоедов! Все перышки ощиплю, на ветер пущу, самих живьем проглочу!
Испугались гуси, полетели назад за Ивашечкой и Малашечкой. Летят да жалобно друг с дружкой, передний с задним, перекликаются:
— Ту-та, ту-та? Ту-та не-ту!
Стемнело в поле, ничего не видать, негде и спрятаться, а дикие гуси все ближе и ближе; а у девочки-привередницы ножки, ручки устали — еле плетётся.
Вот видит она — в поле та печь стоит, что её ржаным хлебом потчевала. Она к печи:
— Матушка печь, укрой меня с братом от Бабы Яги!
— То-то, девочка, слушаться бы тебе отца-матери, в лес не ходить, брата не брать, сидеть дома да есть, что отец с матерью едят! А то «вареного не ем, печеного не хочу, а жареного и на дух не надо!»
Вот Малашечка стала печку упрашивать, умаливать: вперед-де таково не буду!
— Ну, посмотрю я. Пока поешь моего ржаного хлебца!
С радостью схватила его Малашечка и ну есть да братца кормить!
— Такого-то хлебца я отроду не видала — словно пряник-коврижка!
А печка, смеючись, говорит:
— Голодному и ржаной хлеб за пряник идёт, а сытому и коврижка вяземская не сладка! Ну, полезай теперь в устье — сказала печь, — да заслонись заслоном.
Вот Малашечка скоренько села в печь, затворилась заслоном, сидит и слушает, как гуси всё ближе подлетают, жалобно друг дружку спрашивают:
— Ту-та, ту-та? Ту-та не-ту!
Вот полетали они вокруг печки. Не нашед Малашечки, опустились на землю и стали промеж себя говорить: что им делать? Домой ворочаться нельзя: хозяйка их живьем съест. Здесь остаться также не можно: она велит их всех перестрелять.
— Разве вот что, братья, — сказал передовой вожак, — вернёмся домой, в теплые земли, — туда Бабе Яге доступа нет!
Гуси согласились, снялись с земли и полетели далеко-далеко, за синие моря.
Отдохнувши, Малашечка схватила братца и побежала домой, а дома отец с матерью всё село исходили, каждого встречного и поперечного о детях спрашивали; никто ничего не знает, лишь только пастух сказывал, что ребята в лесу играли.
Побрели отец с матерью в лес да подле села на Малашечку с Ивашечкой и наткнулись.
Тут Малашечка во всем отцу с матерью повинилась, про всё рассказала и обещала вперёд слушаться, не перечить, не привередничать, а есть, что другие едят.
Как сказала, так и сделала, а затем и сказке конец
